А-Э-И-О-У! В мире нашлись «братья по разуму». В Праге есть обертонный фестиваль! 
Я узнала об этом в Интернете. И я туда поеду. Все это требует некоторых разъяснений. Вот уже третий год мы поем обертоны.
Когда я пою низкий сильный ровный тон, над ним высоко у самого потолка возникают звуки тихой флейты. Они не аккомпанирует мне. Они сами по себе. Это и есть обертоны моего голоса. Я нанизываю гласные, поигрываю языком и губами. Обертоны тихонько отзываются: октава – квинта – октава - терция…
Обертоны подобны всполохам северного сияния. Они как радуга, распахивающаяся 
из белого цвета. Они как веер фокусника или распускающийся цветок. Еще образов, сравнений, метафор? Лучше их услышать.


Я нашла этот фестиваль по Интернету. Я выследила их, как охотник. Я послала письмо. Ответ был по-немецки. Либер русише обертонзингерс! Присылайте диск! Почетным гостем поехать не удалось. Организаторы сослались на урезанную смету, но приглашение все-таки выслали.

Действия в Праге и Петербурге шли параллельно. Пока мы устраивали семинары Роберта Нортона, пока осваивали обертонное пение, пока вели клуб «Обертон», чехи в Праге учились у Криса Амрайна, складывалась команда «аликвотного фестиваля».
Если заглянуть на страничку «Кто есть кто в обертонном пении», станет понятно, что обертонами интересуются во всем мире. Процесс начался. Он не остановим. 
В Праге я уже бывала. Поэтому расправляю старую карту прежней поездки, выискиваю район Прага-8, Карлин. Здесь в центре «Спектрум» и будет «аликвотный» фестиваль.
Была тревога. А как я буду общаться, как все пойму? Школьный немецкий, фрагментарный английский есть в моем обиходе.


Наш пулковский Боинг кружил над затуманенной Прагой два часа. Мы притихли, как дети на каруселях, которые уже накатались. Но аттракцион всё не выключают. Наконец нам дали посадку. Стюардессы приосанились и включили табло про ремни.

О Злата Прага! Трамваи скрежеща сбегают с твоих холмов.Старик с цитрой всё также сидит на Карловом мосту. Воздушный шар, катающий туристов, висит над Влтавой.  
На фестивале оказалось, что заблудиться между немецким, английским и таким славянским – чешским невозможно. Потому что язык звучаний дает невербальное соединение с людьми.


 Крис Амрайн – его было начальное слово на фестивале, и он вел свой мастер-класс 
в завершающий день. Он напомнил мне Джанго - Короля Дураков – голландского клоуна, приезжавшего в Питер когда-то с Караваном Мира. А еще Бременского Музыканта.
Крис обязательно прохохочется, преувеличит, сыграет. И обязательно проживет всем собой. Крис не развлекает и не желает понравиться. Но из показа обертонов рождается клоунада. 
Обертоны, что малые дети. Появился один. Еще один. Не бросайтесь к каждому. Держите во внимании все сразу.

  Крис Амрайн из города Моцарта – Зальцбурга. Неподалеку в горах есть старые соляные штольни. Теперь туда ездят для лечения. Оказалось, (еще одно совпадение!) что Крис поет обертоны в соляной пещере, специально обустроенной для таких сеансов дыхания и слушания. Слушают лежа, закрыв глаза. Как на нашем концерте-релаксе с обертонными импровизациями. Оказывается в обертонном пропевании у нас есть союзники!
 

  Ко мне приглядывались. Я была для фестивальных гостей «вещь в себе», этакая «загадочная русская душа». Таилась и наблюдала. Я ловила на себе внимательные взгляды немецких музыкантов. На своём мастер-классе посреди всяческих общих пробований ю-техники и нон-техники Крис резко повернулся ко мне и попросил продемонстрировать новое достижение. В обертонном пении у меня открывается длинное дыхание. Время будто замедляется. И надо мной начинаются переливы гармоник. Целых 5 минут после этой пробы немцы и чехи смотрели на меня с восхищением. Быстрый блеск фейерверка!

  Когда выдалось времечко для прогулки по Праге, решила найти птичек с открытки, которые угодили на оформление моего диска «Пилигримы Садов». Увидела их на открытке в магазине и спросила, в каком они музее. Продавщица улыбнулась и принялась объяснять, как пройти в галерею средневековой живописи в монастыре святой Анешки.

 

  Оказалось, что мои птички расположились на деревьях Гефсиманского сада, где молился Иисус. 
О, Мастер птичек! В музыке того же четырнадцатого века мой любимый автор – Анонимус. Автор Вышебродского алтаря тоже был анонимусом. Имени его не осталось. Остался стиль. Чешуйчатая гора – Гефсиман, не узнаваемый географически, но символически верный. Поодаль еще деревья, подвешенные в золотистом фоне. Ученики прикорнули. Не выдержать бдения у момента вечности. Птицы в бодром чириканьи наблюдают, как в красно-синем тревожном одеянии поднял руки к небесам тот, кто не спал. Присутствие небесной силы, небесной поддержки – в верхнем правом углу (как в молитве про серафимов - «шестокрылатии пернатии») по-птичьи выглядывает, откликается (Я всегда с тобой). Даже не верится, что скоро Распятие.

  Птички мне сделали подарок. Я оказалась в пустом храме монастыря, где покоятся Кунигуда, Анешка и древние короли Чехии.
Храмовые своды готики обещали звенящую акустику. Конечно же, я запела. И никто не помешал мне.
Берешь звук. И он сразу становится не твой. Он долго летит между сводами.
Совершает свой облет, как птичка из Гефсиманского Сада. Понятно, почему много веков обходились монодией. Одноголосие григорианского хорала звучало, как полифония 
в готической акустике. Обертоны подпевали им, рождаясь в каждом алиллуйя.

  Две чешские сестренки Ленька и Моника Срамловы вели занятия по музыкальной терапии. Их голоса сливались. У сестер, братьев и всяческой родни возникает удивительный резонанс. Похожее строение нёба, расположение резонаторов создают одинаковые форманты звуков.
  Сестры походили на стюардесс. Одна говорила, другая переводила. Потом они менялись. Ленька и Моника - ученицы Криса. Все мастера- ведущие пришли на это утреннее спевание. В конце после общей песни образовалась тишина, в которой хотелось остаться. 

  Не успели мы выйти из зала с мастер-класса, как в него вошли уже монголы. Хосоо – крепкий, низкого роста, в неизменной летней кепке. А с ним два парня. Хосоо сразу показывал прием и проходил весь круг, поправлял, хватал за животы, одобрял. Квёлым девушкам кричал: «Аллё!» - чтобы пробудить жизненную силу живота. Две тонкие сестрицы-терапини тоже доставали из себя невероятные звуки, глядя на монгольских учителей во все глаза. Парни-учителя толстощекие и толстогубые прохаживались по ученикам, добивались мощных звучаний. В их способе звук нужно подпереть, создать препятствие компрессией шеи. И тогда пойдет рёв. Здесь вариант один: ходить за учителем, копировать, обезьяничать. И вдруг впрямь что-то схватывается и начинает быть уже твоим.
«Кыргыра ты моя кыргыра! 10 минут обертонов - каждый день и будете здоровы! - уверяет Хосоо: - Это же атомный массаж!»


  На экране плясала вода. В этом мистическом городе я уже нашла «поющий фонтан»
 в старом ренессансном саду. А теперь открывалась и тайна танцующей воды.
Александр Лаутервассер демонстрировал крупный план воды в чаше, подсвеченной лучом света. На водной поверхности возникали узоры, которые получались под действием звука. Обертонные музыканты подходили к микрофону и пели каждый 
в своей манере и диапазоне. И узоры водного круга проявляли особенности их звучания, мерцая всполохами.
   
  На «Аликвотном фестивале» не приняты бурные аплодисменты. Слушатели издают радостное «м-м-м», которое сливается в единый гул. Поэтому в конце водно-звуковой феерии слушатели одобрительно замычали. И постепенно это звучание выросло в целую импровизацию огромного хора. Расходясь из «Спектрума», мы узнавали друг друга на трамвайной остановке по тихим обертонам, облаку гула и по блеску в глазах. Так звуком было достигнуто единство. 
 

  Обертоны – это высокочастотные призвуки. В каждом звуке каждый момент присутствует целый ряд обертонов. Именно по ним мы различаем тембр. В обертонном пении можно спеть одновременно тон и один из призвуков.
 

  Слушание и пение обертонов благодаря их высокочастотной природе дают подпитку коре головного мозга, восстанавливает силы, приводит в состояние глубокой релаксации, укрепляет иммунитет. Многие традиции сакрального пения вмещали в себя обертонное звучание. 
  В XX веке в Европе и Америке возник новоевропейский стиль, базирующийся на доступных приёмах фонетики. Стали возникать гармонические хоры, исполняющие специальные композиции 
с обертонным пением. Интерес к этому явлению возник на грани саморазвития, естественного пения, музыкальной терапии, акустики, этнических звучаний.
 Обертоны – это глубинное переживание архаичного ПРА-звука.

  Тема многомерного звука зрела во мне. Не хотелось петь слова, доносить смысл. Подоспела книга Джонатана Голдмена «Целительные звуки», подробно описывающая математику, акустику, традиции и упражнения по обертонному пению. Давалась огромная дискография, которая отсутствовала в нашем контексте. Я только что распустила ансамбль ранней музыки. Ринулась петь вокальные ладовые импровизации в одиночку. Придумала тренинг «Я всё-таки буду петь». На одном из своих занятий услышала, что в Москву стал наезживать англичанин Роберт Нортон и петь обертоны.
 

  А поклонники-москвичи готовы за ним следовать куда угодно. Может и в Питер доедут. Мне представлялся пожилой джентльмен похожий на персонажа Диккенса. Неведомо мне было, что именно я и приглашу Роберта в Петербург. И запоет он обертоны в Доме Композиторов, сочетая их с игрой на восхитительном фортепьяно марки Steinway.
 

  В мой московский приезд меня разыскали и пригласили на семинар того самого Нортона по обертонному пению. Он оказался моим ровесником. Он только начинал тогда вести подобные занятия. 

 

  В искусстве импровизаций на фортепьяно его опыт был значительный. Он умел ловить поток места, инструмента и людей, выдавая возвышающие дух композиции. В тот период в Нортоне присутствовала внутренняя тишина, которая так притягивает людей. А гуру он быть и не пытался. Большой диапазон голоса позволял проявить множество гармоник. Он передавал, чему сам научился. 
 

  В Петербург он очень хотел приехать. Я же на свой страх и риск организовала семинар, на который собрались люди. Среди них оказалась моя нынешняя союзница по обертонным звучаньям Ольга Анисимова. На основе семинара Нортона стал собираться клуб «Обертон», который мы вели два года. Мы стали вести занятия по обертонному пению в других городах. Придумался жанр обертонного концерта. Сначала мы его обозначили, как концерт-тонинг. Теперь он называется концерт-релакс. Для слушателей устраивается двигательная разминка, приготавливающая воспринимать звук всем телом. Слушание происходит с закрытыми глазами, лёжа или сидя. После концерта люди рассказывают о своих ощущениях. Мы видим их состояние, полное покоя и безмятежности. Мы слушаем их рассказы о горах. ( Горы бывают каждый раз!) О воспоминаниях детства, возникших при слушании обертонов.

 

  Тема звука не исчерпана для нас. Мы еще не всё узнали. Мы еще не всё спели. Обертоны открывают нам двери, соединяют нас 
с людьми, дают почувствовать востребованность, отправляют 
в путь. В постижении тоже есть свои уровни, свои переходы 
на следующие обертоны, так напоминающие квантовый скачок. 

Журнал «Пигмалион» №2, С-Пб., 2008г.